«Это мой последний фильм», – сказал он на презентации в Каннах о своей картине «Боль и слава» / Pain and Glory*.
Камера, стоп? Красный цвет афиши как светофор сообщает: движение дальше запрещено.
Может, это и правда, все? Осталось ли что-то, чем он мог бы поделиться с миром? Мы пока не знаем. Смотрим и надеемся.
Внутри…
У Сальвадора Мальо, немолодого кинорежиссера, которого играет Антонио Бандерас, – творческий кризис. Он не пишет.
Его душевная боль свободно путешествует по всему телу под видом вполне реальных заболеваний, но никак не может превратиться ни в новую историю, ни в новый фильм.
Уже в первой сцене мы со смесью нежности и отвращения созерцаем героя, повисшего в невесомости голубых вод бассейна, – этого плененного в янтаре первобытного жука с расцветшими кустами густых черных волос в подмышечных впадинах.
Он висит там будто перезревший плод в околоплодной жидкости своей матери – «младенец», мужчина с уже седой бородой и уставшим взглядом.
Альмодовар. Это он! Снова и снова он ныряет в свое прошлое и выворачивается наизнанку, чтобы еще раз рассказать нам что-то важное о себе, а заодно и обо всех нас.
Это интимно. Настолько, насколько вообще возможно. Он так уязвим и беззащитен, что до боли, невероятно правдив. И взгляд этого Альмодовара-Мальо… просит нас быть с ним бережными. Ведь он рассказывает о детстве, о любви, своем первом влечении и творчестве, которое из этого родилось…
Это также повесть о чувствах к самым важным людям в жизни; встречах, которыми его одарила жизнь.
И о главной Встрече. Встрече с прекрасной матерью.
Что делать, если твоя мать – Пенелопа Крус?
Название фильма заключает в себе два слова Dolor y gloria, Pain and Glory, «Боль и слава».
Для российского проката слово gloria или glory перевели как «слава». Однако, gloria – это не только триумф, это еще и великолепие. Красота. Рай на земле и неземное блаженство.
Ну а чем же еще могут быть отношения любящей матери и ее ребенка?
Воспоминания восьмилетнего мальчика так упоительны, что взрослая его реальность, весьма, надо сказать, славная, все же проигрывает им.
Кадр, где маленький Сальвадор видит во время стирки белья на реке свою очаровательную мать (а ее играет Пенелопа Крус – муза кинорежиссера), слышит ее песню, – этот кадр невыразимо прекрасен.
Он уже застыл в янтаре. Никуда от него не деться, сколько не трудись.
Это «Великая красота» **, вечное совершенство. Очарование тела, взгляда, тональности голоса, слога, открывающихся одно за другим значений…
Это также красота всего психического, которую дарит Встреча с таким восхитительным человеком как мать. Появление ее наполняет счастьем, любовью, покоем, а отсутствие – непереносимо. Как мучительна может быть эта жажда, как огромно страдание!
Слово-компаньон — dolor или pain, переведенное как «боль», имеет также значение «страдание», «горе» и, внимание, «заноза»!
Именно эта психогенная заноза в гортани героя — причина удушающих симптомов, от которых он страдает и от которых может избавиться только с помощью хирургии (в присутствии символической фигуры отца, которого и в жизни, и в фильме явно не хватает).
Только трансформировав внутри себя прекрасную, но удушающую «занозу», Мальо-Альмодовар сможет идти дальше и откроет, мы верим, новую главу своей жизни.
Но перед этим…
Сальвадор Мальо ныряет в воспоминания. Так он снова воссоединяется и… одновременно прощается со своей прекрасной матерью.
Мать Мальо по хронологии фильма умерла два года назад. Мать Альмодовара ушла из жизни еще в 1999 году.
Как жить, когда мать покидает? В попытках локализовать свое страдание режиссер строит нам чертежи тела… Не может же болеть все? Или может? Мы видим, что после потери матери герой все больше погружается в мир воспоминаний, и делает он это не без помощи наркотиков.
Вот сцена на вокзале, где они с матерью проводят ночь вместе; она кормит его хлебом с шоколадкой… Нелепое сочетание, но каким вкусным оно, вероятно, было для мальчика.
Потом он перемещается в тесную землянку, где стены дома будут выбелены заботливыми руками матери и станут чудесным экраном для пробуждающихся желаний Мальо.
Деревенский плиточник, мечтающий стать художником, рисует его портрет. Много позже Мальо-кинохудожник нарисует портрет плиточника, каким он его запомнил.
Их отклик друг на друга не был тактильным, но разрешился в пространстве творческого. Вот он, кажется, путь реализации несбыточного. Легкий эскиз, создавший русло.
Психическая боль и душевное удовольствие Дональда Мельтцера
Дональд Мельтцер – американский и британский психоаналитик кляйнианского и бионианского направления, в 1988 году написал работу Apprehension of Beauty – «Понимание красоты»*****, которая нам пригодится.
Эта работа создана в соавторстве с Мег Харрис, его дочерью, и Мартой Харрис, его горячо любимой женой. Публикация связана с печальными обстоятельствами – продолжительной болезнью и смертью Марты Харрис, а также с попыткой Дональда Мельтцера осмыслить это событие.
В этой работе он говорит о том, как восприимчивость к красоте влияет на развитие души человека.
Эта способность человека интегрировать удовольствие от присутствия красоты и неудовольствие от ее отсутствия определяет в принципе возможность быть человеком – глубоко чувствовать и постигать мир, исследовать разнообразие человеческих отношений и их психическое содержание.
Попытка увязать несвязуемое, когда-то разобщенное, лежит в основе человеческой способности терпеть неопределенность и непонимание, выдерживать «покровы тайны» без желания их немедленно снять. И если она удается, то сохраняется возможность заглядывать за горизонт событий с любопытством и надеждой. А если проваливается – становится источником проявления мещанства, пуританства, обесценивания и цинизма.
Мельтцер был убежден, что обычная преданная красивая мать, приветствующая в этом мире обычного красивого ребенка, – действительно надежный проводник в его путешествии к разгадке себя и мира.
И он также считал важным преодоление эстетического шока и конфликта, чтобы наполнить потом свою жизнь удовольствием и познанием.
Суть этого конфликта заключается в таинственности объекта страсти – матери – и в осознании невозможности его постичь.
Именно в такой момент осознания у человека рождается творческое воображение и фантазия с тем, чтобы он мог дальше самостоятельно и последовательно идти в своем исследовании Вселенной и ее тайн.
Из-за невозможности выдержать ослепляющую красоту мира, т.е. смыслообразующих ресурсных способностей матери, по мнению Мельтцера, и проистекают все случаи психопатологий, а также все разнообразие психического функционирования.
И правда, мы видим, главный герой выбирает в качестве объекта своей страсти человека того же пола, что и он. Его привязанность сильна, и ставится под сомнение только тогда, когда он обнаруживает, спустя годы, что Фернандо, его любовь, уже давно находится в гетеросексуальном браке. Фернандо удалось не только преодолеть свою наркотическую зависимость, от которой его всегда спасал Мальо, но и открыть в себе способность идти к другому партнеру, отличному от него самого.
Так все ли я сказал о своей матери?
Первую попытку рассказать «Все о своей матери» Альмодовар сделал еще в 1999 году****.
Так зачем же ему потребовался этот ремикс – фильм Pain and Glory?
Ответ может быть ближе, чем мы думаем, если вспомним, что более ранний фильм Альмодовара «Все о моей матери» – это отсылка к фильму «Все о Еве» – любимому фильму главного героя – Эстебана, мечтающего стать писателем.
Мы можем удивиться, насколько рай и первая женщина на самом деле близки и к сегодняшнему дню***.
The Mother Addiction
Конечно, проще избегать влияния райской красоты и страстной близости с человеком, который отличается от тебя самого, и тем самым не только очаровывает, но и пугает. Но каких эмоциональных и душевных сил это требует!
Реалистично ли в принципе выбраться из подобного янтарного плена, каким является выбор объекта по принципу привязанности к другому как к самому себе?
Ведь когда другой – это и есть я, то нет никаких отличий. А значит – нет нехватки, не знакомо разочарование, нет чувства потери и нет страдания. Это вечная красота и вечная жизнь. Но разве бывает такое?
Смерть матери напоминает герою о суровых фактах реальности, о том, что время идет и он тоже смертен.
Социум также требует от него признания отличности другого – мы узнаём, что у его партнера по первому фильму иной взгляд на сценарий, и с этим ничего не поделаешь. Эти различия вызывают душевную боль и требуют творчества, но оно, как мы видим, приостановлено, пока не разрешится главный психический конфликт героя.
Подобное внутренне противостояние может не только лишить человека способности к творческому мышлению и воображению, но даже привести к тотальном отчуждению от эмоционального мира переживаний себя и своих отношений с другими.
Неспособность выдержать красоту мира-матери, утраченная или не развитая способность к символизации ее отсутствия, своего в ней разочарования, различий и своей не вечности, а также нетерпимость к боли, которую все это порождает, – и есть причина творческого застоя или кризиса.
Тогда фразу «Муза покинула меня» можно понять почти буквально – моя мать ушла и лишила меня способности понимать себя и мир.
Но когда муза покидает нас… уходит, умирает… остается ли наследство? Каково оно? И будет ли возможность им воспользоваться?
Мальо возвращается к своему коллеге, с которым они создали когда-то в юности успешный фильм.
Еще один парень, хоть и подверженный зависимости, однако способный рассказать вторую историю Мальо – The Addiction – посвященную другу-любовнику Фернандо. Благодаря этому они с Фернандо, наконец, встречаются и могут расставить все точки над i.
В отсутствие Музы les disaros – идеи и желания – все же могут рождаться. Ведь мать — не только отстраненный и прекрасный символ прошлого, но и сама жизнь.
Из этого опыта взаимодествия вырастает, будем помнить, не только боль, но и восхищение, и нежность, и понимание, и, главное – переживание красоты.
Вообще-то внутри любой из наших историй, экранизированных или нет, внутри любых отношений находятся наши первые отношения с первыми людьми. Они навсегда там. И нет, очевидно, той одной исчерпывающей истории, которая выразила бы абсолютно «все о матери», став бы последней.
Именно поэтому, когда в конце фильма герой Педро Альмодовара на операционном столе говорит хирургу, что он снова начал писать, мы верим, что и эта его история не последняя.
Ну и правда, можно ли выразить о своей матери действительно все? На это может уйти вся жизнь… Но это будет жизнь творческая.
Психическая боль (если она не вырождается в психогенные заболевания) производит на свет душевное удовольствие от красоты жизни, и это ощущается как главный эстетический приз, организующий всю психическую жизнь человека.
Финальная сцена картины – мать и сын снова вместе на вокзале. Кажется, что мы теряем героя, вот он, его уход от жизни… Но!
Камера отъезжает: мы видим съемочную команду. Мальо с Пенелопой уже не вдвоем. Герой преодолел рубеж и теперь он снимает кино: то, что было внутри уже находится вовне, и, конечно, может быть менее удушающим.
Похоже, невыносимая боль, его заноза в горле, либо стала терпимой, либо вообще исчезла при благоприятствующей помощи отцовской фигуры хирурга и внутренней работе, проделанной самим героем. И как знать, какую символическую роль сыграло для Мальо наследство матери – то самое деревянное яйцо для штопки?
Старый дырявый носок… Он смог себя починить. Юности не вернуть, но душевные раны будут заштопаны. Пусть и на красную нитку.
«Я снова пишу», – говорит Мальо-Альмодовар своему хирургу… И мы ждем его новый фильм.
Авторы статьи:
Светлана Белухина, магистр психологии, психоаналитически-ориентированный психотерапевт.
Мария Волкова, магистр психологии, клинический психолог.
Использованные источники:
*Фильм Pain and Glory, 2019
**Фильм «Великая красота», 2013
*** Работа Rafael E. López-Corvo God is Woman, 1996
****Фильм «Все о моей матери», 1999
*****Работа Д. Мельтцера The Apprehension of Beauty: the role of aesthetic conflict in development, art and violence (1988)
*В статье использованы кадры из фильмов и со съемок фильма Pain and Glory